Образно выражаясь, в прокуратуру я не пришел, а приехал на мотоцикле М-72. А что представлял собой этот мотоцикл, вернее возможность владения им, я расскажу ниже.

До прокуратуры я прошел уже достаточно большую школу жизни, школу общения с людьми, школу взаимодействия с государственными и общественными организациями.

     До осени 1942 года работал трактористом в колхозе «Путь Ленина». Техника тогда была в собственности государства  и распоряжались ею машинно-тракторные станции. С ноября 1942 года – служба в армии. Участвовал в боях, имел ранения, к счастью, легкие.

    После очередного ранения и выздоровления в августе 1944 года был направлен во 2-ое Ленинградское военно-пехотное училище, находившееся тогда в эвакуации в городе Глазове Удмуртской АССР. Командование училища назначило меня командиром отделения.  Я был сержантом, и в моем подчинении, если так можно выразиться, были и старшие сержанты, и один старшина.

   Как меня заметили и сразу назначили на «командную должность», я могу только догадываться: в отделении много было необстрелянных курсантов, я имел строевую выправку, любил строевую подготовку, был и физически развит. Еще в деревне мы с братом оборудовали турник, на котором неплохо освоили и выполняли многие номера. Стоявшие  у турника подшучивали:    «Ну, Васька! Как кошка, висел вниз головой, а спрыгнул как на ноги!»

   Первые экзамены у нас в училище принимал полковник Трошихин, бывший царский офицер, участник войны с Японией в 1904 - 1905 годах. Принимая экзамены, он приговаривал: «Начнем с командира, достоин ли он быть примером для подчиненных. Вот за это тебе ставлю пять, вот за это опять – пять. В конце: если и это выполнишь хорошо, ставлю тебе твердую пятерку!»

    А я действительно дорожил своим авторитетом и учился только на «пятерки».

   Долгожданную Победу встретил в стенах училища. Нас – пятерых самых лучших курсантов – направили продолжать учебу в Свердловское пехотное училище  на двухгодичный срок обучения. Эту команду возглавил я, пакет с документами был вручен мне. Но строгая медицинская комиссия в этом училище забраковала меня из-за ранения в левую руку. Пришлось вернуться в город Глазов, откуда нас — опять небольшую группу – направили служить в Казанское Суворовское военное училище. В феврале – по наличию трех ранений – был демобилизован.

   Вернувшись на малую Родину, стал работать военруком в своей бывшей Калмаково-Камышской неполной средней школе. Затем меня приняли на работу в райком партии на рядовую должность. А потом был рекомендован и избран депутатом районного Совета и секретарем райисполкома. Это были 1948–1951 годы.

   Работал, видимо, неплохо, меня доброжелательно прозвали «юристом». А тут пришлось познакомиться с прокурором района Воробьевым при следующих обстоятельствах.

В селе Сухоборское нашего района проживала семья (многодетная, кстати, как и наша). Тесть – фронтовик, старший его сын погиб на фронте, а председателю сельсовета приглянулась их квартира. Он начал их теснить, теща – в слезы. Воробьев вмешался и все поставил на свои места.

   До войны я имел восемь классов образования, поэтому пришлось доучиваться. В 1951 году окончил вечернюю среднюю школу. Бывший судья Рычкова вместе с Воробьевым добились, и меня направили на учебу в Свердловскую юридическую школу, в которой я был избран секретарем парт-бюро. Окончил школу на «круглые пятерки».

Вопроса, куда пойти работать, для меня не существовало, – в прокуратуру. Но в какую? Престижной была работа в Сверд-ловской городской прокуратуре, где я и проходил практику. На заседании распре-делительной комиссии присутствовал заместитель Курганского областного про-курора Шаталов Николай Акимович. Он так и заявил: «Михайлова мы никому не отда-дим. Мы его направляли, мы его к себе и заберем». Конечно, приятно было  такое услышать от убеленного сединой проку-рора. Но все-таки не это сыграло главную роль: я стремился, как и из армии, на свою малую Родину. Где родился, там и при-годился,  гласит  пословица.

   После окончания в 1953 году юридической школы я был назначен на должность помощника прокурора Шумихинского района Короткова Константина Васильевича. Об этом человеке надо сказать пару слов.

   Он был очень высокого мнения о прокуратуре и ее работниках.  Правильно считал, что прокурор должен быть ни от кого независим, избегать дружбы с сомни-тельными людьми, быть очень скромным в жизни и быту. И он сам был примером этого.

   Однажды мы с начальником железнодорожной милиции станции Шумиха Марущенко и заместителем начальника Шумихинского райотдела милиции Евдокимовым – очень само-отверженным человеком – пришли в день рождения поздравить Короткова, так они оба с женой растерялись от неожиданности. Оказалось, что на та-кое «нашествие» гостей у них не хватило столовых приборов. 

   В 1954 году я вступил в должность прокурора Шатровского района. При-ехал на  мотоцикле М-72, который я купил в г.  Свердловске на средства от продажи своей коровы и двухколесного мотоцикла, которые  имел до отъезда на учебу.

   В настоящее время упоминание об этом мотоцикле вызовет, возможно, у читателей улыбку. Кого сейчас удивишь мотоциклом, когда все улицы и дороги забиты легковыми машинами! А в Шатровском районе такой мотоцикл был один на весь район –  у меня. Об этом знали все, поэтому,  увидев едущего на трехколесном мотоцикле, люди говорили: «Прокурор едет».

   В прокуратуре в это время из транспорта была одна лошадь, так в летнее время я исколесил весь район. И однажды в непринужденном разговоре с председателем рай-исполкома Кандаковым Василием Павловичем я сказал об этом.  Он уточнил: «А в Кызылбайке был?» Я ответил утвердительно. Он улыбнулся и согласился со мной, что я действительно проехал весь район (вообще-то, в Шатрово существовала такая шутка: кто был в Кызылбайке – тот действительно объехал весь район).

   Однажды он поинтересовался, как у меня идут дела. Я ответил, что некоторые руководители нарушают сроки рассмотрения моих протестов и представлений. Он пригласил заведующего общим отделом исполкома и предложил поддерживать со мной постоянную связь и лично ему докладывать о нарушителях. Я, конечно, избегал обращений в райисполком по этим вопросам, но порядок был наведен, и многие поняли, что прокурор не просто так катается на мотоцикле по району.

   Зимой, как известно, у нас холодно, а летом – дожди. В райпрокуратуре ни ту-лупа, ни дождевика. Эту так необходимую одежду (считай – спецодежду) я приобрел, сэкономив на скромном бюджете организации. В ответ на информацию об этом начальника финчасти облпрокуратуры  – «не предусмотрено сметой!» –  прокурор об-ласти Дмитрий Назарович Панков ограничился устной беседой со мной. Показатели работы говорили в мою пользу.

   В районе,  хотя тот  и был глубинным,  жители постоянные, но в лесах круглогодично заготавливали лес свердловские предприятия: Бариновский лестрансхоз – для Министерства железнодорожного транспорта, Бединский леспромхоз – для тяжелой про-мышленности. За зиму навозят горы леса, а летом сплавляют его по Исети до Ялуторовска. Этим занимался Бариновский лестрансхоз, а бединцы возили самовывозом. Зимой прицепы к автомашинам - грузовикам стояли на огромных лыжах! Где сейчас такое увидишь? 

   Так вот в этом глубинном районе в течение одного года было совершено восемь умышленных убийств. Такого раньше не бывало. Нагрузка, нервное напряжение были очень высокими. Спрос за состояние борьбы с преступностью был также высоким. Но все убийства были раскрыты.

   Нельзя умолчать и о природных богатствах района: диких лесных ягод – десятки видов, грибов – тоже, собирай – не ленись. Люди, жители района, тоже заслуживают похвалы. Многие села, деревни были сохранены: дом к дому, забор к забору. 

   Когда приехали ко мне в гости мои младшие братья, то я пообещал свозить их «на 30 лет назад» и накормить девятью сортами ягод. Свое обещание выполнил. Во многих районах при коллективизации и раскулачивании бездумно разрушали дома выселенных. Так было и в моей деревне и во всем Щучанском районе. Ребятишки, конечно, удивились, увидев такую хорошо сохранившуюся деревню – Яутла.

   Одним словом, прижился я в районе, сработался, с кем положено, но не «сжился». А в 1955 году  – хрущевская реорганизация: стали создаваться межрайонные прокуратуры. Шатровскую соединили с Мехонской, Лебяжьевскую с Мокроусовской и т.д.

Мехонский район – вот он рядом, по до-роге в Курган. Один район я уже знал от-лично, другой – небольшой, легче было бы мне. Я просил оставить меня в Шатровской межрайонной прокуратуре, но со мной не согласились и направили  в Лебяжье. Там только до другого райцентра – Мокроусово – 75 км. А ведь тогда у нас было,  шутили мы, как в Москве: только дома пониже да асфальт пожиже. А из транспорта – одна лошадка.

    Осенью 1955 года я переехал с семьей в Лебяжье. Там уж и прокурора не было: он уволился и уехал из района. Крутился один молодой следователь Сакаев Ренан Шамильевич.

    Приехали, хотели выгружать вещи, а квартиру захватили самоуправно некие лица. И сидят на чемоданах, не выходят. Потом все-таки они без скандала удалились. Квартира была однокомнатная, в старом разваливающемся домишке. Зимой потолок над печью провалился,  пришлось мало-мальски заделывать. 

    Вот с такого, хотя и незначительного скандала, начиналась моя работа в Лебяжье. Да и преждевременное завершение ее тоже было связано с жильем.

    Трудно, конечно, было работать в меж-районной прокуратуре при тогдашнем транспорте. Когда ездили с бывшим помощником облпрокурора по кадрам Тимофеевой Александрой Тимофеевной принимать дела в Мокроусовской районной прокуратуре, то добирались с происшествиями. Буквально первые дни ходил автобус от Лебяжья до Мокроусово. Так мы добрались кое-как до деревни Лопушки. Из-за метели автобус дальше не пошел. Выручили колхозники –  довезли до Мокроусово на лошади.

   Часто приходилось ездить на почтовой машине. Зимой из-за бездорожья ездили на тракторах, которые возили на санях сельхозмашины и запчасти к ним. Добирались,   иного слова не скажешь,  за 14-16 часов. Зимы были многоснежными. На тракторной дороге были такие глубокие ухабы («нырки»), что и трактор скрывало. А мы сидим в вагончике, прицепленном за сани – встряхивает, бросает, как на море в штормовую погоду.

    В Мокроусово я, как правило, выезжал на неделю. Если, конечно, не на происшествие. А в то время, согласно приказу Генерального прокурора, прокурор района был обязан выезжать не только на расследование убийства, но и на кражи из магазинов. Однажды, после сильной и продолжительной метели, поехал я в автобусе, предоставленном для школьников, отправившихся в Лебяжье на смотр художественной самодеятельности. Вначале ехали весело, ребятишки пели, готовились к выступлению. А дальше дороги не оказалось, хотя ее чистили двойной и тройной тягой. С собой ни у кого поесть не было. К вечеру доехали до Суерки. Где ночевать? Кто покормит ребятишек? Ладно, что в клубе была молодежь. Я попросил ребят и девчат забрать детей, развести по домам и покормить. Так и получилось. Утром опять песни в автобусе. А потом стало снова скучно: до Лебяжья добрались только к вечеру.

   Вот так и жили, порой и мучились, но не обижались на судьбу, не брюзжали, считали эти трудности временными. И не ошиблись: при Советской власти заасфальтировали дорогу до Мокроусова (правда, уже после  моего отъезда из Лебяжья), стали ходить десятки  автобусов   и о бездорожье  люди забыли. 

                По архивным материалам